Язык формирует мышление?

Недавнее исследование помогло пролить свет на то, влияет ли язык на нашу способность к тонкому восприятию.

Перевод статьи с английского выполнен в агентстве переводов «Блиц».

Очень долго эксперты считали, что язык функционирует как некий фактор, формирующий наше мышление. Несколько десятилетий назад инженер-химик Бенджамин Ли Уорф, который подрабатывал тогда чтением лекций по антропологии, заявил, что язык навязывает сознанию говорящего особенную реальность, которая у каждого человека уникальна. Несмотря на недостаточность доказательств, умозаключения Уорфа принимали на веру, и происходило это до тех пор, пока они не стали серьезно дискредитировать языкознание. И на какое-то время лингвистика стала лишь сопутствующим элементом для других наук.

Но времена изменились. Газета New York Time опубликовала статью о новой книге эксперта по лингвистике Гая Дойчера «Сквозь зеркало языка: почему люди, говорящие на других языках, видят мир по-другому» (Through the Language Glass: Why the World Looks Different in Other Languages). В ней Дойчер рассказывает, как Уорф настаивал на том, что у коренных народов Америки было интуитивное понимание теории времени Эйнштейна, потому что именно так время описывалось в их языке. Как отмечал Уорф, «язык формирует способ нашего мышления и определяет то, о чем мы можем думать».

Пусть Уорф в конечном итоге и потерял доверие, но его предположения все же изменили языкознание как науку. Основной ошибкой его теории был вывод о том, что «родной язык» создает для человека ограничения в мышлении и препятствует восприятию определенных мыслей. Другими словами, в том, что нам с трудом дается понимание теорий Эйнштейна, виноваты наши слова, обозначающие «время».

Дойчер же уверяет, что язык действительно может оказывать влияние на наше мировосприятие, но все мы по-прежнему в состоянии постигать этот мир. Например, если кто-то скажет «Viola!», даже люди, никогда не слышавшие это французское слово, могут похвастать тем, что понимают его смысл — «Вот, пожалуйста!»

Далее Дойчер замечает, что люди с отличной от нашей географией языка, похоже, обладают «почти сверхчеловеческими способностями ориентации в пространстве». В качестве примера он приводит представителей [австралийского] племени гуугу йимидхирр, говорящих на особом наречии аборигенов. Согласно Дойчеру, гуугу йимидхирр не используют слова «левый» или «правый», «впереди» или «позади» для описания местоположения объектов, а, ориентируясь в пространстве по сторонам света, никогда не ошибаются. Поэтому хоть языковые различия и заставляют нас давать разные названия направлениям, но все мы всегда сможем отыскать дорогу домой.

Дойчер также обращает наше внимание на отличия в грамматических формах времени в мужском и женском роде в разных языках. Все прекрасно понимают, что предметы не могут быть ни мужского, ни женского пола. Но он наглядно демонстрирует, что грамматические формы рода на самом деле формируют у говорящего более тонкое восприятие неодушевленных объектов. Здесь он ссылается на то, что для испанцев такие понятия, как «мост», «часы» и «скрипка», обладают «мужскими характеристиками», а для немцев — «женскими». А когда объекты в разных языках имеют противоположный «род», также противоположно и их восприятие носителями этих языков.

Подводя итог, Дойчер выдвигает предположение о том, что наши «привычки в мышлении» способствуют формированию нашего ориентирования в этом мире и даже оказывают влияние на наши верования и ценности. Возможно, мы все думаем по-разному, но мы думаем, и это — главное.

Кэтрин БАТЛЕР